Получать новости по почте

Перунич

     Кий с сыном перевернули обледенелый валун, вытащили самородок. Не тронутый ржавчиной, он синевато блестел, и обломанные края были остры — как раз то, что надо. По пути домой они завернули в кузню за молотом, и тут издали долетел звериный рев — далекий, ослабленный расстоянием. Однако подпилки, сверла и молоточки немедленно отозвались, заговорили. Чуть слышно запел даже большой молот‑балда, не забывший руку Перуна. Кий ударил кресалом, и Огонь выпростал из горна длинный язык, будто прислушиваясь. А Кию подумалось, что точно так звенела когда‑то его кузница, откликаясь на гневный голос Сварожича.

     — Тур кричит, — сказал Светозор. — Уж не тот ли?

     Выглянули они в дверь и вот что увидели. С опушки, проламывая ранящий наст, во всю мочь бежал тур — золотые рога, и на его спине, вцепившись в черные космы, ничком лежала девушка. А за туром на перепончатых крыльях, злобно шипя, летел… нет, не Волос, в два раза поменьше, но тоже страшилище. Чешуя вокруг шеи переливалась пестрыми бусами, на плоском затылке болталось подобие косы.

     — Живет же мерзость такая, — покоробило Светозора.

     — Змеевна! — сказал Кий. — А ведь догонит!

     Летучая тварь между тем прянула вниз, метя кривыми когтями. Но промазала — лесной бык увернулся, вспахав белую целину. Змеевна ударилась оземь и вдруг обернулась красавицей в длинной искрящейся шубе. Только светились радужные глаза.

     — По‑доброму ворочайся! — расслышали кузнецы. — Ее брось, и свадебку справим! А не то вечный век будешь в турьей шкуре ходить!

     Бык молча бросился, пригибая золотые рога. Но красавица обернулась громадной клыкастой свиньей — опять с косою и бусами. Лязгнула челюстями. Жаль, не выпросила у батюшки ледяного змеиного зуба!

     Кий с сыном замахали руками, закричали в два голоса. И тур их услышал. Повернулся и тяжело поскакал, выбиваясь из сил. Огонь в горне свирепо гудел, сам собой разгораясь жарче не надо. Кий сунул в него тяжелые клещи и поспешил обратно к двери. Подскакавшему туру пришлось заползать на коленях, но все‑таки он успел: кузнецы вдвинули засов перед самым рылом свиньи. Ударившись о железо, веприца отлетела с бешеным визгом. Кузнецы оглянулись посмотреть на быка, но быка не было. У наковальни, прижавшись друг к дружке, сидели на полу девка и парень — черноволосый, в изодранном жениховском наряде. Двумя руками он крепко держал привязанный на шею мешочек, глаза были сумасшедшие. А ноги — босые, сбитые в кровь. А еще на полу лежала порожняя шкура, увенчанная золотыми рогами. Обоих, парня и девку, колотила дрожь.

     — Здрав буди, Перунич! — прогудел из горна Огонь. — Признал ли, братучадо?

     Парень хрипло откликнулся:

     — И ты гой еси, Огонь свет Сварожич! Как же мне тебя, стрый‑батюшка, не признать!..

     Поднялся, пошатываясь, подошел и обнялся с вылетевшим из горна Огнем. Девка пискнула, закрыла руками глаза. Между тем веприца снаружи прохрюкала:

     — Кузнец, отвори!

     Кий ответил:

     — Рад бы, да засов застрял, не могу. Не обессудь уж.

     Змеевне, видно, умишка, чтоб думать, совсем не досталось, одни прихоти:

     — Как же я его у тебя заберу?

     Кий посоветовал:

     — А ты пролижи дверь, где нету железа. Я его тебе на язык‑то и посажу.

     Перунич подошел к кузнецу, и турья шкура поползла по полу следом, готовая вновь прыгнуть на плечи.

     — Сам выйду… Светлену побереги. И вот еще… тебе нес, сохрани…

     Он протянул Кию мешочек, но Кий отмахнулся:

     — Погоди ты. Мы Волоса выпроваживали, неужто Волосовну не отвадим?

     Веприца тем часом лизала дубовую дверь, сопя и плюясь. Дуб, громовое дерево, был ей не по вкусу и к тому же поддавался с трудом. Но вот дыра засветилась. Она всунула язык в кузницу далеко, как только смогла:

     — Ну, сажай!

     Светозор передал отцу горячие клещи.

     — Держи, — сказал Кий и изо всей могуты стиснул слюнявый язык.

     Змеевна завизжала так, что впору было оглохнуть. А уж рвалась — мало языка не покинула у Кия в клещах.

     — Что с ней сделаем? — спросил кузнец. — Может, в соху впряжем, деревню опашем, чтобы Коровья Смерть не ходила?

     — Пусти ее, — сказал Перунич. Кий разжал клещи, и Змеевна без памяти кинулась наутек, на ходу принимая крылатый облик. Светозор усмехнулся:

     — Теперь если вернется, так разве у батюшки на хвосте.

     Кий нахмурился.

     — А ведь правда твоя, поспешать надобно. Вот тебе, Перунич, сапожки. Будет ноги‑то по морозу калечить.

     Но Перунич покачал головой, глядя на шевелящуюся шкуру. Могучий, красивый парень, чистый отец, только чуть помягче лицом. Верно, в мать, подумалось кузнецу. А Перунич сказал:

     — Я опять стану туром, как только выйду отсюда. Я пробовал… на горе Глядень, в святилище. Заклятье на мне. Я сын Богов, но мне с ним не справиться. Я не Бог… я не знал Посвящения…

     — Это не беда, полбеды, — отмолвил кузнец. — А ну, дай‑ка я попробую!

     Шкура наставляла рога, вырывалась, но у себя в кузнице Кий был сильнее. Живо сгреб ее в охапку, скрутил тугим узлом. Светозор подоспел, мигом оковал железными полосами. Вдвоем спрятали ее в мешок:

     — Пошли теперь!

     У Кия был злой пес во дворе. С черным небом, с тремя черными волосками под челюстью, на обеих передних лапах по когтю выше ступни — волка брал не задумываясь, человека чужого к дому не подпускал. А увидел Перунича — заскулил, на брюхе подполз. И молодой Бог не оттолкнул пса, не шагнул в нетерпении мимо. Нагнулся, за уши потрепал…

     Зоря с кузнечихой только ахнули, разглядев, кого привел Кий. А Перунич уже стоял на коленях подле Бога Грозы:

     — Отец…

     Не смог ничего больше выговорить, обнял его и заплакал. Слепой исполин опустил ладонь на мягкие черные кудри:

     — Вот так же ты плакал за дверью, когда тебя щипала Морана. Врала старая ведьма, ты — мой!

     Сын развязал кожаный мешочек, вынул ларец. Поднял крышку, и изнутри вспыхнули два синих огня. И еще что‑то, медленно, равномерно стучавшее:

     — Я принес тебе глаза и сердце, отец…