Медведь

В культурной традиции восточных славян главенствующая роль среди диких зверей принадлежит медведю. Он считался полноправным хозяином леса, что отразилось в пословицах и поговорках русских: «Не прав медведь, что корову съел; не права корова, что в лес зашла», «Хозяин в дому, что медведь в бору: как хочет, так и ворочат». Объяснение подобного выделения медведя из ряда животных содержится в тех же фольклорных жанрах – пословицах и поговорках, отмечающих основной признак медведя – его силу: «Богатый силен, что медведь», «Не дал Бог медведю волчьей смелости, а волку медвежьей силы!»

     В отличие от волка, медведь считался чистым животным. По представлениям русских, нечистая сила не может принимать его облик. Более того, в Олонецкой губернии говорили, что «медведь от Бога». Идея божественности медведя звучит и в украинской легенде о происхождении медведей. В ней повествуется о том, что когда‑то давно некий «старый дед» сделал человека богом, а затем – медведем, от которого пошли плодиться все медведи. Так, согласно этой легенде, первый медведь был богом. Вместе с тем здесь, как и в других этиологических легендах, прослеживается происхождение медведя от человека. Легенды Русского Севера, например, связывают появление медведей с детьми первых людей – Адама и Евы:

     Ева и Адам детей своих прятали от Бога, боялись. Может, боялись, что придет и увидит, что много их. Кого в лес спрятали, тот медведем стал. От тех, что в землю спрятали, пошли всякие гады земные, а от тех, что в море – морские звери.

     В других легендах повествуется о том, что Бог в наказание за грехи обратил людей в медведей. В Архангельской губернии это обращение связывалось с карой за убийство сыном своих родителей. Согласно некоторым легендарным сюжетам, в медведей были превращены жители деревни, не пустившие переночевать странника, то есть нарушившие предписанные традицией нормы поведения. У украинцев и белорусов также бытовали легенды об обращении в медведей злых людей. Вот как об этом рассказывается в херсонской легенде:

     Как‑то в старину странствовали по земле св. Петр и св. Павел. Случилось им проходить через деревню около моста. Злая жена и муж согласились испугать святых путников, надели на себя вывороченные шубы, притаились в укромном месте, и только апостолы стали сходить с моста – они выскочили им навстречу и заревели по‑медвежьи. Тогда св. Петр и св. Павел сказали: «Щоб же вы ривили отныне и до веку!» С той самой поры и стали они медведями. В Олонецкой губернии была записана сказка, повествующая о превращении старика и старухи в медведей в наказание за честолюбие. Как в сюжете о рыбаке и рыбке, старик попросил у волшебной липы выполнить желания своей жены: сначала много дров, затем много хлеба. Но старухе все казалось мало, и она попросила, чтобы люди боялись ее и старика. Возвратившись домой, старик споткнулся о порог, упал и превратился в медведя. Увидев его, старуха испугалась, тоже упала и стала медведицей. От них и пошли все медведи.

     Представления о человеческом происхождении медведя находят отражение в поверьях. Повсеместно у восточных славян верили, что раньше медведь был человеком: ведь он, как люди, ест хлеб и любит водку, у него нет хвоста, как у других зверей; он ходит на задних лапах и может плясать. Считается, что если с медведя снять шкуру, то он совсем такой же, как человек: у него и глаза человечьи, и лапы с пальцами, как ноги и руки у человека; самец выглядит, как мужчина, а медведица, как женщина, имеет грудь. По народным поверьям, медведь любит и нянчит своих детей, он стремится, чтобы у медвежат было человеческое воспитание. В представлениях крестьян он наделяется человеческими качествами: он может радоваться и горевать, как люди, понимает человеческую речь и сам иногда говорит, наделен разумом. В Олонецкой губернии охотники объединяли медведя с человеком по признаку того, что на них обоих собаки лают одинаково и не так, как на других существ.

     У восточных славян был распространен запрет есть медвежатину, что объясняется представлениями о человеческом происхождении медведя. На Русском Севере полагали, что и медведю не велено есть человека, и если он нападает на человека, то только по указанию Бога, в наказание за совершенный грех.

     У русских широко бытовало представление о том, что медведь уводит к себе женщин, чтобы жить с ними. Это представление нашло отражение не только в поверьях, но и в сказках.

     Как представитель природного мира медведь, согласно поверьям, знается с нечистой силой, и ему приписываются близкие родственные связи с лешим. В народе говорили, что «медведь лешему родной брат». Иногда медведя самого называют «лешаком» или «лесным чертом». В некоторых местностях лешего считали хозяином медведей, как и других лесных зверей. Вместе с тем, по поверьям, нечистая сила боится медведя. Так, в новгородском мифологическом рассказе повествуется о том, как «риж‑ный» – мифологическое существо, обитающее в риге, – напуганный медведем, уходит, оставляя хозяину клад.

     В некоторых местах у русских встречаются представления об оборотнях‑медведях – колдунах, принимающих медвежий облик, и о людях, обращенных в это животное колдунами. Так, широко распространены рассказы о том, как колдун обернул медведями целую свадьбу; о медведице, под шкурой которой охотники обнаружили женщину в сарафане; о том, как в убитой медведице родственники узнали пропавшую некогда невесту или сваху.

     В традиционном сознании медведю приписывались защитные функции в области скотоводства. У русских для оберега скота от проделок чужого или своего, но злого домового в конюшне вешали медвежью голову. Во Владимирской губернии в хлев приводили живого медведя, если сильно шалил домовой. На Харьковщине сам домовой, по поверьям, мог иметь облик медведя и заботиться о скотине. В случае падежа скота в некоторых местностях при совершении обряда опахивания селения носили с собой медвежью голову.

     Вывешивание черепа, когтей и шерсти медведя в хлеву, по народным представлениям, обеспечивало не только оберег, но и плодовитость скота. На достижение хорошего приплода скотины был направлен также обряд, совершаемый в некоторых местах в Иванов день, когда, согласно крестьянскому сознанию, все силы природы достигали своего апогея. Хозяин до восхода солнца отправлялся на скотный двор и ходил там с медвежьей головой между домашними животными, после чего закапывал ее посреди двора. С той же целью – чтобы скот хорошо плодился – следовало слегка поцарапать коровье вымя лапой медведя. У русских известен также обряд вождения медведя вокруг деревни, направленный на очищение полей и, соответственно, на обеспечение хорошего урожая.

     Образ медведя в традиционной культуре наделялся продуцирующей силой, что отразилось не только в приемах хозяйственной магии, но и в лечебной практике, а также в обычае ряженья. В Новгородской губернии существовало представление о том, что женщина излечится от бесплодия, если через нее переступит прирученный медведь. С идеей плодородия связан обычай рядиться медведем во время свадьбы и в Святки. На святочных игрищах чаще всего ряженный медведем по просьбе «поводыря» показывал всем присутствующим, как люди выполняют те или иные виды работы, а заключительным «номером» обычно была демонстрация того, «как девушек целуют»: «медведь» начинал бегать по избе, ловить и обнимать всех девиц по очереди.

     Совершенно естественно, что при таком значении образа медведя ему в традиционной культуре приписывалась брачная символика. У русских, например, приснившийся девушке медведь сулил ей жениха и замужество. Если во время подблюдных гаданий девушка вытаскивала из блюда свое колечко под песню, в которой упоминается медведь, это означало, что она выйдет в текущем году замуж. Вот две из подблюдных песен, предвещающих свадьбу:

     Медведь‑пыхтун

     По реке плывет;

     Кому пыхнет во двор,

     Тому зять в терем.

     Или калужская песня:

     Сидит медведь за ступою,

     Кричит медведь: «Пощупаю!»

     Они предрекают брачные отношения, или, как объясняют местные жители, «годы медовые». В Витебской губернии существовало поверье, что если приведенный в дом прирученный медведь заревет посреди хаты, то, значит, скоро здесь будут петь свадебные песни и состоится свадьба.

     В мифопоэтических текстах образ медведя часто выступает как символ жениха. Так, в свадьбе на Смоленщине и в Белоруссии при подъезде свадебного поезда к дому невесты пели:

     Мядведнник идет, мядведя вядет.

     А хадитя, дети, мядведя глядеть!

     А наш жа мядведь гудеть и ряветь,

     Гудеть и ряветь и в избу няйдеть.

     Соотнесение образа медведя с женихом очевидно в белорусской пословице: «Чем медведь космаче, тем жених богаче».

     В русской свадьбе образ медведя мог связываться с родителями жениха: встречая молодых от венца, мать жениха одевала вывернутую мехом наружу шубу, и этот обычай в некоторых местах назывался «стращать молодую». По признаку принадлежности к чужому роду «медведем» могли называть в свадебных песнях и саму невесту. В Пермской губернии, например, по приезде новобрачных из церкви после венчания пели:

     Увозят молоду на чужую сторону <…>

     Что свекор говорит: «Нам медведя везут!»

     В Рязанской и Нижегородской губерниях на свадебном пиру молодых заставляли целоваться, крича: «Медведь в углу!» Невеста должна была ответить, назвав имя мужа: «Петра Иваныча люблю», – и поцеловать его.

     Мужская символика медведя и мотив его главенства нашли отражение в святочных обрядовых песнях – колядках, где звучало величание хозяина дома и сравнение его с хозяином леса:

     Хозяин в дому

     Что медведь в бору;

     Хозяюшка в дому,

     Что оладья в меду.

     С медведем у восточных славян связывались разнообразные приметы и поверья. Встреча с медведем в дороге считалась хорошим предзнаменованием и сулила удачу. По поверьям русских в Сибири, медведь ложится в берлогу точно на Воздвиженье (14/ 27 ноября), когда, согласно традиционным представлениям, закрывается на зиму земля и многие земные животные устремляются внутрь земли, чтобы не погибнуть. Среди зимы – на Спиридона‑солнцеворота (12/25 декабря), а в некоторых местных традициях на Ксению‑полузимницу (24 января/06 февраля) – медведь поворачивается в берлоге на другой бок, а встает из своего зимнего укрытия в Благовещенье. Этот день осмыслялся крестьянами как один из основных сроков поворота холодного времени года к теплому, когда «оживала» и «открывалась» земля, выпуская наружу разную живность. У белорусов к выходу медведя из берлоги приурочивался обряд под названием «комоедица»: накануне Благовещенья крестьяне готовили и ели медвежьи лакомства: «комы» – оладьи из гороха, овсяный кисель и сушеную ботву репы, а после трапезы, имитируя просыпание медведя, медленно и долго перекатывались с боку на бок. По народным представлениям, это способствовало облегчению выхода медведей из берлоги.

     Юность Сергия Радонежского. М. Нестеров (1892–1897).

     Встреча с медведем, хотя считалась и удачей, но была довольно опасной. Обычно, чтобы дикий зверь не тронул, прикидывались мертвыми. Верным средством защиты от нападения медведя была, как иногда полагали, демонстрация смелости перед ним: вологодские пастухи в такой ситуации старались смотреть зверю прямо в глаза как можно дольше, чтобы пересмотреть его.

     Медведь, как и другие лесные звери, представлял опасность для скотины во время сезона пастьбы. В Вологодской губернии хозяева постились на Воздвиженье, чтобы в следующем сезоне медведь после своего пробуждения не тронул коров. Защитная функция приписывалась обрядовым текстам, исполнявшимся во время первого выгона скота в день св. Егория. К святому обращались в егорьевской песне:

     Ты спаси нашу скотинку

     В поле и за полем,

     В лесу и за лесом,

     Под светлым под месяцем,

     Под красным солнышком,

     От волка от хищного,

     От медведя лютого,

     От зверя лукавого!

     В магическое знание пастуха входило умение защитить скотину при непосредственном выходе медведя из леса к стаду. На Вологодчине в таких случаях пастух ложился на землю с закрытыми глазами, и, по поверьям, это приводило к тому, что коровы казались медведю камнями.

     Во многих местах у промысловиков существовал запрет упоминать вслух медведя во время работы. Рыбаки в Новгородчине, Архангельской, Астраханской губерниях считали, что при нарушении запрета водяной поднимет бурю и не будет улова. Обычай табуированного называния медведя, восходящий к глубокой древности, в более поздние времена получил шуточную окраску. У русских существовало и по сию пору используется множество именований медведя: «он», «сам», «хозяин», «старик», «овсяник», «мохнатый», «космач», «лапистый зверь», «косолапый». Зачастую его называли и личными именами: «Михайло Иваныч», «Топтыгин», «Потапыч», «Миша» и другие.

     Охота на медведя считалась одной из самых серьезных. В Вологодской губернии, чтобы медведь наверняка вышел на охотника, с собой брали летучую мышь. По русским поверьям, особенно опасна была сороковая охота на медведя: в народе существовало твердое убеждение, что сороковой медведь обязательно покалечит или убьет охотника. Представление об опасности для жизни и сложности медвежьей охоты легло в основу некоторых пословиц: «Счастлив медведь, что не попался стрелку; и счастлив стрелок, что не попался медведю!», «Не продавай шкуры, не убив медведя». В этом же плане показательно в русских говорах устойчивое выражение «медведя побороть», означающее «справиться с большим затруднением, преодолеть его». Обыгрывание темы поимки зверя широко использовалось в детской среде, чтобы посмеяться над хвастуном. Среди ребятишек была популярна такая шутка‑дразнилка: «‑ Медведя поймал! – Веди сюда! – Да нейдет! – Так сам иди! – Да не пускает!»

     Продукты медвежьей охоты наделялись магическими свойствами, так как сам медведь традиционно символизировал силу и здоровье. В Томской губернии крестьяне для избавления от ломоты в ногах смазывали их салом медведя. У белорусов его использовали в случае обморожения и при ревматических болях. Сильным средством для заживления ран считалась медвежья желчь. В Калужской губернии бытовало поверье: если съесть сердце медведя, то сразу можно излечиться от всех болезней. Во многих местностях на теле или с собой носили когти и шерсть медведя как амулет для защиты от сглаза и порчи. В Воронежской губернии для излечения лихорадки делали так, чтобы живой прирученный медведь переступил через больного и коснулся лапой его спины.

     Образ медведя встречается в заговорах от болезней. Так, в одном из заговоров рисуется следующая картина избавления от недуга: св. Егорий «отстреливает у раба Божия (имярек) уроки, прикосы, грыжи, баенной нечисти, и отдаваеть черному зверю, медведю на хребет: и понеси черный зверь медведь в темные леса, и затопчи черный зверь медведь, в зыбучие болота, чтобы век не бывало, ни в день, ни в ночь».

     Посредническая роль медведя, очевидная в этом заговоре, – одна из основных в мифопоэтических текстах восточных славян. В русских сказках, например в сюжете «Иван Медвежье ушко», медведь выступает в роли ездового животного, на котором герой попадает в тридевятое царство. По мнению исследователей, сказочный мотив переправы в волшебное царство исторически восходит к представлениям о пути умершего в страну предков, которые, в свою очередь, соотносятся со свойственной мифологическому сознанию идеей единой сущности человека и животного‑пер‑вопредка. И если в эпоху родоплеменного общества уход в иной мир осмыслялся как превращение человека в почитаемое родовым коллективом животное, то в сказочной реальности эти представления трансформировались в мотив езды на необычном звере. При рассмотрении роли, которая придавалась медведю в похоронных ритуалах народов Севера и Северо‑Востока Европы, показательны археологические находки в неолитических и более поздних (1 тыс. н. э.) захоронениях на территории Скандинавии, Прибалтики, Приладожья, верховьев Волги и Оки. Это находки медвежьих костей, чаще всего лап, или их изображений из глины.

     Подобные детали захоронений были найдены в Ярославских, Владимирских, Суздальских курганах VIII–XI веков, то есть на территории расселения древних славян. Исследователи‑археологи со значительной долей уверенности предполагают, что положенные у головы покойного лапа медведя или ее глиняное изображение имели культовое значение и использовались непосредственно в погребальном ритуале. Объяснение такого применения содержится в описании языческих похоронных обрядов в «Литовской летописи»: «тогды при них [покойниках] кладывали нои рыси або медвежьи для того иж имели веру тую <…> иж бы бог мел приити и седети на горе высокои судити живых и мертвых, на которую ж гору трудно буде узоити без ногтей тых рысих або медвежьих: и для того подле них тые нои кладывали, не которых мели на тую гору лезти и на суд бога ити». Близкие представления были известны русским: в их похоронных обрядах соответствующую функцию выполняли человеческие ногти.

     В ряду приведенных сведений стоит и восприятие медведя в традиционной культуре восточных славян как вестника смерти или болезни. Так, у белорусов болезнь могла представляться в виде медведя, а видение этого зверя во сне могло предвещать не только свадьбу, но также болезнь и смерть. Болезнь в образе медведицы представлялась и у русских в Сибири. Представления о посреднической роли медведя между мирами жизни и смерти использовалась в гадании, известном в Поволжье во второй половине XIX века: медведям, водимым по городам для потехи, давали из своих рук кусок хлеба; если зверь хлеб съедал, верили, что давший его проживет долго.