Масленица

Масленица как сезонный персонаж у славян являлась воплощением плодородия и вместе с тем зимы и смерти. Изображение же Масленицы, которое находилось в центре внимания крестьянской общины в течение всего масленичного цикла, воспринималось как символ праздника.

     Масленица относится к типичным языческим празднованиям, посвященным смене времен года и, в этой связи, значимым для крестьянского сознания. Первые сведения о Масленице с описанием всего того, что происходило в ее временных рамках, можно найти в письменных источниках не ранее XVI века, хотя Мясопуст, как еще называлась Масленичная неделя, упоминался уже в Несторовской летописи при описании эпидемии язвы в Киеве в 1090 году. Название «Масленица» очевидно связано со спецификой пищи, употреблявшейся во время праздничного периода: это большое количество жирной масляной пищи, приготовленной из молочных продуктов. Называние же «Мясопуст» соотносится с запретом на употребление в течение Масленичной недели мясной пищи.

     Масленица относилась к числу аграрных праздников, составлявших подвижную часть народного календаря. Сроки ее проведения зависели от даты Пасхи – за 56 дней до нее – и предшествовали началу Великого поста. Это соответствовало примерно второй половине февраля – началу марта, то есть времени, близкому к моменту весеннего равноденствия.

     Первоначально масленичные действия соотносились с началом Нового года, приходившегося, согласно системе летоисчисления в Древней Руси, на март. Богатая масленичная еда, ее подчеркнутая избыточность, по всей видимости, имели непосредственное отношение к так называемой магии первого дня, в данном случае – Нового года. Вместе с тем Масленица очевидно приходилась на момент стыка холодного и теплого времен года и стала восприниматься как праздник проводов зимы и встречи весны. Древние языческие ритуальные действия встречи весны были направлены на ее приближение, на стимулирование оживления природы после дня весеннего равноденствия.

     Помимо обязательности обильного угощения Масленица включала в себя широкий, но четко регламентированный комплекс правил, обрядовых действий и развлечений. В ней переплелись ритуалы аграрного и семейного характера, имеющие по отношению друг к другу взаимозависимое значение. Наиболее важными элементами, составлявшими суть праздника, были следующие: поминальные обряды, связанные с культом предков; обычаи, относящиеся к чествованию молодоженов (смотры и окликание пар‑первогодков, гостевание их у родственников и знакомых и др.); масленичные развлечения (катание с ледяных гор и на лошадях, кулачные бои, в ряде местных традиций – строительство снежных городков и т. д.), некоторые из которых имели ритуальное значение; обряды встречи и проводов Масленицы, включающие зажигание костров, «похороны» Масленицы, создание масленичных поездов, ряженье.

     Порядок проведения Масленицы и акцент на тех или иных обрядовых составляющих в разных местностях имел свои особенности. В северных губерниях основное внимание уделялось семейной обрядности, касающейся молодоженов и молодежи вообще. В центральных, поволжских и южнорусских губерниях большее развитие получили ритуалы проводов Масленицы.

     Масленица воплощала сытость, довольство, веселье и разгул, с чем связано традиционное величание ее «широкой», «разгульной», «обжорой», «пьяницей». Участники уличных гуляний, характеризуя изображение Масленицы, кричали: «Толстая масленица. Блинов объелась, обожралась!» А в обрядовых песнях ее эпитетами были «широкорожая», «полизуха», «блиноеда», «жи‑роеда» и подобные. Чтобы в наступающем хозяйственном году сопутствовали удача и благополучие, следовало «потешить масленицу» – щедро ее встретить и достойно проводить. В народе говорили: «Xоть с себя что заложи, а масленицу проводи». Считалось, что если не отдать дань празднику, то в течение года будут преследовать нужда да горькая беда.

     Название Масленицы как календарного праздника было перенесено на символический антропоморфный персонаж, который крестьяне радостно встречали в начале масленичной недели, а в воскресенье – провожали. Масленицу изображали в виде чучела из растительного материала. Установленное в месте, где обычно происходили гуляния, оно в течение недели было центром, около которого устраивались катания с гор, многочисленные игры и увеселения всех жителей селения. А по истечении масленичных празднований оно становилось главным персонажем важного земледельческого обрядового действа. Этот персонаж мог быть представлен не только в виде чучела, но и ряженым человеком, исполнявшим в обряде ту же роль.

     Изготовление чучела Масленицы и обряд его «проводов‑похорон» были известны почти на всей русской территории; сожжение чучела редко встречалось лишь на Русском Севере и в поволжских районах.

     Как правило, масленичное чучело делали молодые замужние женщины и девушки, собиравшиеся для этого в доме какой‑нибудь пожилой крестьянки. Только в некоторых местах в Сибири этим приготовлением, кроме женщин, занимались и молодые парни. При этом солому для «тела» Масленицы и все предметы ее убранства было принято собирать из разных домов или покупать в складчину, чем подчеркивалась причастность общедеревенской Масленицы к каждой крестьянской семье.

     Обычно чучело делали в виде фигуры в человеческий рост, имевшей женский или мужской облик. В качестве основы использовали сноп соломы, который могли закреплять на деревянной крестовине. К основе веревкой привязывали голову и руки из жгутов соломы и прикрепляли большую грудь из пучков пеньковых очесов. Приготовленное чучело обряжали в женскую одежду – сарафан или поневу, в зависимости от того, какой комплекс костюма бытовал в данной местности, рубаху, платок. Наряд Масленицы был обязательно старым, из ветхой и рваной одежды, иногда на нее надевали еще шубу, вывороченную мехом наружу. В некоторых местах основу из соломы просто обматывали тряпками так, чтобы «читались» части тела. Иногда на соломе рисовали углем глаза и рот, а в качестве носа втыкали морковку.

     При изготовлении масленичному персонажу старались не просто придать форму человеческого тела, но и подчеркнуть половые особенности: если Масленицу делали в женском облике, у нее обязательно изображали гипертрофированную грудь, если же в мужском – к основе специально приделывали изображение фаллоса. Атрибутом чучела Масленицы были сковорода, помазок и блин как символы скоромной пищи и масленичных гуляний. Кое‑где в Пермской губернии Масленицу изображали в виде деревянной статуи, в Калужской – в качестве основы изображения использовали деревянный толкач или бревно, а в некоторых деревнях на Псковщине роль Масленицы играла снежная баба. Кроме основного названия персонаж могли наделять и личным именем – Авдотья, Гаранька, Полюшка. В Нижегородской и Вологодской губерниях чучело называли «бабой», или «бабкой», а на Брянщине – «покойником».

     В некоторых местностях в обрядах встречи и проводов Масленицы роль главного персонажа мог исполнять специально выбранный человек, ряженный соответствующим образом: в разномастную мужскую или женскую одежду, ветхую и рваную. В Московской губернии ряженый, которого сопровождала шумная толпа односельчан, выезжал с песнями и кривляниями в поле или в лес на лошади, запряженной в старые разваливающиеся сани и убранной рваными рогожами, мочалами, лаптями и подобными предметами. После инсценировки проводов Масленицы ряженый переодевался в обычную одежду, и затем все участники шествия возвращались в деревню. На Вологодчине ту же роль исполнял молодой парень: он разъезжал на детских санках, в которые был запряжен маленький жеребенок в соломенной сбруе. В Пензенской губернии парня с помелом и кочергой в руках возили по деревне на двух перевернутых боронах, которые тянули телята и жеребята. На Владимирщине Масленицу изображал мужик, сидящий на колесе на верху шеста, который был закреплен в больших санях. В руках он держал бутылку вина и калач.

     Если, с одной стороны, Масленица воплощала собой сытость и достаток, то с другой – она соотносилась с понятием старости, изжитости и смерти, что отражалось в таких обязательных деталях персонажа, как рваная и нелепая одежда, старые, ветхие сани для выезда и другие атрибуты, в именовании его «бабкой», «покойником», а в витебской традиции – «дедом», а также непосредственно в ритуале «проводов‑похорон» Масленицы.

     Встреча Масленицы в некоторых местах представляла собой особый ритуал, состоящий в почетном ввозе приготовленного чучела в селение из‑за околицы в сопровождении большого количества людей. Праздник начинался на возвышенном месте в деревне или на специально возведенной катальной горе. Первыми Масленицу встречали дети и молодежь. Они закликали «дорогую гостью»:

     О, мы Масленицу устречали,

     Устречали, лёли, устречали,

     Мы сыр с масельцем починали…

     Мы блинкам гору устилали…

     Сверху масельцем поливали…

     Как от сыра гора крута…

     А от масла гора ясна…

     В некоторых местностях перед началом масленичных катаний с горы на ее вершине кто‑либо произносил шутливый приговор: «Масленица тонка, высока, поджара, на катушку прибежала. Подхватили молодцы, посадили на санки, скатили больно далеко, поглянулось очень хорошо». После того как приветствия были пропеты и проговорены, сани с чучелом Масленицы спускали вниз с горы, что сопровождалось визгом и хохотом всех собравшихся: «Приехала Масленица! Пришла Масленица!» Девушки и дети начинали кататься с горки, и с этого момента праздник считался начавшимся. Когда встреча Масленицы совпадала с зарождением нового месяца, говорили, что он «окунул рог в масло», и это, по народным поверьям, считалось хорошим предзнаменованием – сулило богатый урожай.

     Проводы Масленицы, приуроченные к последнему дню праздника – вечером в Прощеное воскресение, иногда в Чистый понедельник – представляли собой еще более развернутое обрядовое действо. В южных и центральных губерниях России оно включало специальный масленичный поезд из лодок, саней и большого количества ряженых персонажей. В иных местах масленичный поезд насчитывал до нескольких сот лошадей. Главным действующим персонажем в поезде являлось масленичное чучело или изображавший Масленицу человек. Поезд объезжал всю деревню, при этом все сопровождавшие его громко пели, смеялись и кричали; затем Масленицу увозили за околицу, а там чаще всего разрушали и разбрасывали по полю, засеянному озимыми, либо сжигали; в редких случаях закапывали в землю или топили в проруби на реке. Любой из способов уничтожения чучела мог называться «похоронами Масленицы».

     В сожжении масленичной куклы обязательно принимали участие все жители села или деревни, но главным исполнителем ритуала являлась молодежь. Приготовление костра девушки сопровождали жалобной песней:

     Шли, пошли солдатушки из‑за Дона,

     Несли ружья заряжены,

     Пускали пожар по дубраве,

     Все елки, сосенки погорели

     И сама масленица опалилась

     После этого парни поджигали костер, куда все бросали остатки скоромной пищи масленичного периода – блины, лепешки, яйца. После того как огонь прогорал, парни, девушки и дети начинали прыгать через тлеющие головешки. На Алтае молодежь ездила по ним верхом на конях или на дровнях, стараясь разбрызгивать вокруг как можно больше искр. В это время пели специальную песню:

     Прощай, Масленица,

     Пересмешница.

     Тырь, тырь, монастырь!

     Ты лежи, лежи, старуха,

     На осиновых дровах,

     Три полена в головах.

     Ура!!!

     Парни и девушки катались по снегу около костра. Угли старались разбить как можно мельче и далеко раскидать вокруг или закапывали в снег, полагая, что эти действия обеспечат хороший урожай.

     В ряде южно‑, средне‑, западнорусских и поволжских губерний проводы Масленицы носили характер ярко выраженных «похорон» карнавального типа. Их главными участниками были девушки или парни, исполнявшие разные роли. Некоторые из них изображали «похоронщиков», неся по деревне на плечах или на полотенцах корыто, деревянную люльку, носилки или специальный деревянный ящик‑«гроб», в котором находилось чучело Масленицы. Кто‑либо из участников «похоронной» процессии, облаченный в ситцевую «ризу», с подвязанной бородой из очесов пеньки или шерсти, изображал попа. «Поп» шел за «гробом», размахивая «кадилом» в виде половника, помазка от блинов или старого лаптя. Замыкала шествие группа «плачущих» «по хорошему покойничку – с ногами, и с руками, и с телячьей головой». В некоторых деревнях роль Масленицы мог исполнять живой человек, завернутый в белую простыню. Обойдя свою деревню, процессия часто направлялась в соседнюю, где ее уже ждали с угощением: выносили на улицу табурет и тарелку с блинами – «помянуть покойницу».

     Сжигание чучела было преобладающим способом расставания с символом Масленицы, что, вероятно, объясняется наличием в масленичной обрядности русских такого обязательного элемента, как разжигание костров. Отсюда широко распространенное выражение «жечь Масленицу» применительно к масленичным кострам, хотя при этом далеко не всегда сжигали именно чучело Масленицы.

     Так, на Русском Севере кульминацией проводов Масленицы являлось зажигание на возвышенном месте или на льду озера или реки большого ритуального костра. Как правило, для него выбиралось то же место, где происходила встреча Масленицы. Для сооружения костра каждая семья отдавала старые, вышедшие из употребления вещи: рассохшиеся кадушки, развалившиеся сани и дровни, изношенные лапти, части обветшалых плетней, солому из старых постелей, пустые смоляные бочки и колеса от телег, грабли и бороны без зубьев и подобное. Для масленичного костра детишки в течение всей недели собирали старые веники‑голяки, солому, оставшуюся от осеннего обмолота, и другой хлам. Они обходили все дворы в селении со специальной песенкой:

     Ельник, березник –

     На чистый понедельник

     Уж то ли не дрова:

     Осиновы дрова,

     Березовы дрова,

     Подавайте нам сюда,

     На масленицу, на горельщицу

     В центре костра зачастую укрепляли высокий шест с колесом, смоляной бочкой или снопом соломы. Вечером в Прощеное воскресенье костер разжигали, а когда он прогорал, все расходились по домам.

     В некоторых местностях Центральной России и Сибири костры в масленичных обрядах заменяли насаженные на шесты и подожженные снопы соломы. Жители с такими факелами ходили по деревне и вокруг нее, устанавливали их вдоль дорог за пределами селения, где пела и плясала молодежь. В Вологодской губернии дети бегали по деревне с горящими «помозками» – пучками соломы или пакли, накрученными на палки, или возили на санках‑дровешках горящие веники‑голяки, которые затем бросали догорать за околицей. Во многих местах знаком расставания с Масленицей служило сбрасывание или скатывание с высокого места или с берега реки подожженного тележного колеса с привязанными к нему вениками или пучками соломы, от которых в разные стороны сыпались искры.

     Обряд проводов Масленицы как воплощения изживающей себя зимы и ритуальное разжигание костров имели очистительное значение: в огонь бросали старые вещи и остатки скоромной масленичной пищи, что символизировало избавление от прошлого и переход к новому времени года; через огонь как очищающую стихию прыгали. С идеей очищения связывались также громкий смех, крик, шум и даже непристойная брань участников прово‑дов‑«похорон», а также исполнение специальных обрядовых песен. Кроме того, «похороны» Масленицы, как и некоторые другие обычаи праздника, имели продуцирующее и, прежде всего, аграр‑но‑магическое значение. О связи масленичных обрядов с земледелием свидетельствует, в частности, обычай имитации сельскохозяйственных работ и подсобных занятий крестьян во время встречи и проводов Масленицы. Так, в некоторых местах в Сибири мужчины – участники масленичных поездов – в игровой форме выполняли движения, характерные для разных видов работ, как мужских, так и женских: «пахали» и «боронили» снег, «сеяли хлеб», «ловили рыбу», «отбивали косы», а также «жали», «мяли лен», «пряли пряжу», «стирали в корыте белье» и т. д.

     С магией продуцирования роста культурных растений традиционно связывались масленичные катания с гор, которые воспринимались не просто как развлечение, но как ритуализованное действо. Первыми обычно начинали кататься девушки – по одной или группами, и обязательно на донцах от прялок. За девушками, под смех и свист зрителей, к катанию приступали замужние женщины. Считалось, чем дальше проехать на донце, тем лучше в новом году будет урожай льна. И лишь после так называемого катания «на долгий лен» горка предоставлялась всем присутствующим.

     Само уничтожение Масленицы осмыслялось как один из этапов вечного круговорота сил в природе, на что указывают объяснения исполнителей обряда: «…жгли Масленку, чтоб хлеб рос, чтобы на следующий год было что поесть, чтобы лен родился». Во многих ритуальных песнях звучит также мотив воскрешения самой Масленицы:

     О, мы Масленицу прокатали,

     Прокатали, люли, прокатали,

     Дорогую свою потеряли <…>

     И мы в ямочку закопали <…>

     Белым ручушкам прикляскали <…>

     «Лежи, Масленица, до налетья <…>

     Пока придет добра слетья»

     А на лето мы раскопаем <…>

     И обратно ее раскатаем

     С аграрным значением масленичных празднеств связан комплекс поминальных обрядов. В субботу накануне масленой недели поминали умерших: пекли блины и первый из них клали на божницу, слуховое окно или крышу; блины и другую обрядовую пищу приносили также на могилы, раздавали в церквах нищим и монашкам. В Прощеное воскресенье посещали кладбище и на могилах родственников оставляли угощение. Вечером же, садясь за стол, приглашали их разделить семейную трапезу, для чего не убирали накрытый стол до утра. Все эти обычаи отражают культ предков, которые, согласно мифологическому сознанию, могут способствовать желаемому урожаю.

     Продуцирующее значение масленичной обрядности объясняется и наличием в ней ярко выраженного элемента эротизма. Помимо того, что само кукольное изображение Масленицы обычно наделялось гипертрофированными женскими или мужскими признаками, что вызывало соответствующую реакцию зрителей, в некоторых местных традициях в обрядах на первый план выступали действия участников, носившие именно эротическую окраску. Так, в Онежском уезде Архангельской губернии в последний день Масленицы по селу таскали на старых дровнях шлюпку, в которой лежал заголенный сзади и вымазанный суриком мужик. На реке Тавде распорядители «проводов» – Масленица и Воевода – раздевались догола и в присутствии всех собравшихся имитировали мытье в бане. В других местностях главный ряженый персонаж произносил торжественные речи, оголяя при всех «срамные» части тела. Показательно при этом, что на подобную роль обычно выбирали уважаемых в деревне людей, слывших хорошими знахарями или знатоками древних традиций.

     Эротический элемент присутствовал также в многочисленных и разнообразных масленичных обычаях, связанных с молодоженами. Их валяли в снегу; бесконечно заставляли выкупать друг друга поцелуями; катали с гор на шкурах животных и санях, перед чем они, по требовательному настоянию всех присутствующих, должны были неоднократно и долго целоваться, тем самым публично демонстрируя любовь и привязанность друг к другу. Лишь после этого молодых спускали с горки и при этом следили, чтобы сани отъехали как можно дальше, поскольку верили, что от длины их пробега будет зависеть качество льна нового урожая. После спуска с горы молодых зачастую поджидала «куча мала». Иногда молодых приглашали прокатиться в простых дровнях, но, как только они забирались туда, молодежь сразу же начинала наваливаться на них сверху, стараясь уложить пару на самое дно саней. К Масленице приурочивался и обряд знакомства деревенской молодежи с молодоженами, называвшийся «целовальник» и имевший явно эротический характер: в субботу на масленичной неделе подвыпившие парни ездили целовать молодушек, вышедших замуж в этом году. Каждая из них должна была поднести гостям по ковшу пива, и каждый, выпив, трижды целовался с ней. Повышенное внимание к молодоженам не было случайным: по народным представлениям, их репродуктивные способности и потенциальная плодовитость с помощью приемов имитативной магии могла быть сообщена земле, что должно было обеспечить богатый урожай.

     Продуцирующее значение масленичной обрядности распространялось не только на земледельческую сферу крестьянского бытия, но и на жизнь конкретного человека. Так, участие молодоженов в ритуалах масленичного периода было направлено на общественное признание их статуса как взрослых семейных людей. Масленичные развлечения молодежи давали возможность парням и девушкам присмотреться и проявить симпатию друг к другу, способствуя тем самым формированию брачных пар следующего свадебного сезона.

     К концу XIX – началу ХХ веков масленичная обрядность с ее первоначальной аграрной направленностью по большей части утратила свое ритуальное значение, сохранив, однако, присущую празднику игровую сторону, имеющую ярко выраженный языческий облик.

г�&��
`��O
�олдун. По народным убеждениям, обычный человек относится к молодежным шалостям без обиды и злобы, как принято в традиции; колдун же обязательно выйдет из дома, чтобы разогнать молодежь.

     Упоминаемой в купальских песнях и рассказах о древности, но давно ушедшей в область преданий является такая архаичная особенность ночи на Ивана Купала, как снятие запретов на любовные отношения между мужчинами и женщинами. Разгул купальской ночи так осуждался в Слове св. Иоанна Златоуста: «Жена на игрищах есть любовница сатаны и жена дьявола. Ибо пляшуч‑цая жена многим мужам жена есть. А что мужи? После пития начинают плясание, а их по плясании начаши блуд творити с чужими женами и сестрами, а девицы теряют свою невинность».

     Невольное нарушение установленных традицией брачных норм, опасность которого предполагается в связи с обычаем, допускающим свободу отношений между представителями полов, является одним из мотивов купальских песен о брате и сестре, о свекре и снохе. У восточных славян были широко распространены песни о стремлении брата убить сестру‑соблазнительницу и о превращении в траву или цветок Купалы вступивших в брачную связь брата и сестры, не знавших о своем родстве. Эти сюжеты об инцесте, по мнению исследователей, восходят к архаичному мифу о брате и сестре – близнецах, один из которых связан с жизнью и огнем, а другой – со смертью и водой. В некоторых купальских песнях мотив огня – воды связывается с сюжетом о взаимоотношения свекра и снохи:

     Как на горушке, на горы,

     На высокою, на крутой,

     На высокою, на крутой,

     На раздольице широкой

     , На раздольице широкой,

     Жарко дубьё горело,

     Жарко дубьё горело,

     А в том жару свекор мой,

     А в том жару свекор мой,

     Пойти дубье тушити,

     Пойти дубье тушити,

     Решетом воду носити,

     Решетом воду носити,

     Своего свекра решати.

     Купальский праздник издревле был одним из самых ярких и почитаемых у восточных славян. Большая часть его архаичных элементов, имеющих сугубо языческий характер, сохранялась на протяжении веков.

Кострома

     В русской культурной традиции Кострома – сезонный мифологический персонаж, являющийся воплощением весны и плодородия. Он известен также украинцам, у которых именуется Кострубом или Кострубонькой. В календарной обрядности Кострома выступает как главный персонаж ритуалов троицко‑купальского цикла.

     И русское, и украинское имя восходят к слову «костра» («костерь», «кострика»), которое в восточнославянских диалектах означает «остатки культурных растений после их обработки», «жесткие части растений», «непригодные для употребления растения и их части».

     Обряды с Костромой, приуроченные к некоторым значимым датам весенне‑летнего периода, были известны во Владимирской, Костромской, Нижегородской, Пензенской, Саратовской губерниях. Обычно обрядовое действо совершалось в конце все‑святской недели – в воскресенье, называемое в разных местных традициях «русальным», «петровским», «всесвятским заговеньем», – или в петровское заговенье; реже он приурочивался к Троице или Духову дню.

     Образ Костромы создавался посредством изготовления чучела из растительного материала, что соотносится со значением имени персонажа, или обряжения человека. В последнем случае Кострому чаще всего изображала девушка или молодая женщина, которую выбирали участники обряда, иногда – парень, ряженный молодой девушкой. Особенностью облика Костромы являлось белое, с головы до ног, одеяние, а атрибутом персонажа была зеленая ветвь дуба.

     Антропоморфное чучело из обмолоченного ржаного снопа или просто из соломы изготавливали в основном девушки и молодки, иногда – при участии парней. В Саратовской губернии в некоторых местах для создания основы чучела использовали донце от прядильного гребня. На чучело надевали женскую рубаху, пояс, платок, башмаки; в костромской традиции его облачали в нарядный сарафан молодицы, недавно вышедшей замуж. В Муромском уезде Владимирской губернии чучело одевали в костюм молодого мужчины. Xарактерной особенностью наряда Костромы, изображаемого как человеком, так и куклой, было украшение его зеленью и цветами.

     Изготовление чучела Костромы сопровождалось исполнением песен, в которых рассказывалось о Костроме – дочери костромского купца, о ее богатстве и красоте, о пире в доме ее отца, после которого она «с вина‑маку» расплясалась и вдруг повалилась и умерла. В Самарской губернии сцена смерти разыгрывалась двумя участниками обрядового действия: изображавший Кострому – знаком его была зеленая ветвь – «умирал» при появлении другого, ряженного в маску «Смерти» с атрибутом в виде сухой ветви.

     Соответственно названию – «похороны Костромы» – обряд относился к типу «проводов‑похорон». Кострому – чучело или лежащего неподвижно человека – под пение песен с поклонами укладывали в «гроб», представлявший собой носилки, колоду, корыто или простую доску. «Покойника» носили по селу, иногда обносили вокруг церкви и затем несли к реке, в поле или лес. Шествие с Костромой имело характер инсценированной похоронной процессии в пародийном стиле. Девушки и молодые женщины, несшие «гроб», покрывали головы белыми траурными платками, другие «оплакивали» «умершую»:

     Кострома, Кострома,

     Ты нарядная была,

     Развеселая была,

     Ты гульливая была!

     А теперь, Кострома,

     Ты во гроб легла

     И к тебе ль, Кострома

     Сошлись незванные сюда

     Стали Кострому

     Собирать, одевать,

     Собирать, одевать

     И оплакивать

     Парни, возглавлявшие процессию, рядились священниками, «поп» махал «кадилом» – старым лаптем или камнем на веревочке. Если Кострому представляли в мужском облике, то за «гробом мужа» следовала его «жена», которая причитала: «Батюшка Костромушка, на кого ты меня покинул! Закрылись твои ясны оченьки» В некоторых песнях о Костроме упоминаются и другие ее «родственники»: мать, сын, кума.

     На берегу реки или в лесу «гроб» с Костромой устанавливали под березой. Во Владимирской губернии участники обряда делились на две группы, одна из которых окружала Кострому и старалась защитить ее, другая же стремилась выкрасть и разорвать чучело. Борьба практически всегда заканчивалась похищением Костромы. В Саратовской губернии, где в сцене смерти участвовал ряженный Смертью, молодежь защищала еще «живую» Кострому, весело кружащуюся в хороводе, от посягательств Смерти, которая появлялась со стороны леса. Но и в этом случае Кострома «погибала».

     Обряд завершался ритуальным разорением соломенного чучела и потоплением его в воде или насильственным купанием ряженного в Кострому. После растерзания чучела с него обычно снимали предметы его убранства и лишь затем топили. В селениях вблизи г. Мурома при этом припевали:

     Костромушка, Кострома,

     Куда твоя голова?

     К бесу, к бесу,

     В омут головой!

     В некоторых местах «гроб» с Костромой оставляли в лесу. В Саратовской губернии Кострому на носилках выносили в ржаное поле и там просто вываливали и оставляли на меже.

     Обычно заключительная часть обряда сопровождалась безудержным весельем, совместным купанием молодежи, играми. В некоторых вариантах ритуала всеобщая радость объяснялась «воскресением» Костромы после «смерти».

     В народном сознании ритуальные похороны знаменовали собой переход от весны к лету. Не случайно в текстах обрядовых песен слово «весна» нередко используется как синоним Костромы:

     Костромушку да наряжали

     Девки весну провожали

     Пройдет весна, да Троица,

     Все забавы скроются.

     Значение обряда связано с идеей весеннего возрождения сил природы. Его исполнение являлось магическим действом, направленным на получение урожая, а сама Кострома воспринималась как символ плодородия. С идеей плодородия соотносится эротический элемент в образе Костромы, свойственный большинству сезонных персонажей троицко‑купальского цикла и более ярко выраженный в украинской традиции: при создании чучела Коструба, зачастую изображавшего мужчину, подчеркивались его половые признаки. Кроме того, с идеей продуцирования плодородных сил и обеспечения урожая связан мотив вызывания дождя, содержащийся в обрядах с участием Костромы и в сопровождающих их текстах. Так, во Владимирской бернии над Костромой во «гробе» пели:

     «Спишь ли, милая Костромка,

     Или чего чуешь?»

     Девица‑красавица

     Водицу носила,

     Дождика просила:

     «Создай, боже дождя,

     Дождичка частого,

     Чтобы травоньку смочило

     Костроме косу остру притупило»

     Как это часто бывает в традиционной культуре при изживании значимости обряда и утрате его магического значения, «похороны Костромы» во многих местностях потеряли временную приуроченность к своим календарным срокам и превратились в игру, зачастую детскую, с игровым персонажем Костромой. Вместе с тем в игровых текстах сохранились детали, отражающие связь образа Костромы с архаичной и важной для мифологического сознания идеей цикличности жизни – как человека, так и растений. В игровых вариантах, достаточно редких, содержится сценарий полного жизненного цикла персонажа. Тексты же некоторых игр с участием Костромы представляют собой описания технологических процессов обработки культурных растений. Так, в детской игре, записанной в Xерсонской губернии, Кострубонька, находясь в центре круга участников, изображает все процессы обработки земли (пахоту, боронование), сева и уборки хлеба (жатву, вязание снопов), а также обработки зерна (обмолот, помол). После всего сделанного Кострубонька умирает, и его тащат в ров. Аналогичен сюжет брянской игры, где Кострома демонстрирует все приемы обработки волокна: она его мочит, мнет, треплет, чешет, прядет, затем снует нитки, навивает их на ткацкий стан, ткет, и, наконец, мочит и колотит холст. Закончив работу, Кострома заболевает, соборуется и умирает, но затем вскакивает и начинает танцевать.

     Игра в Кострому имеет более широкое географическое распространение, чем сохранявшийся на рубеже XIX–XX веков земледельческий ритуал.