Горе

Горе – один из ярких и широко распространенных персонифицированных образов в традиционной культуре. Он встречается в разных фольклорных жанрах: сказках, обрядовых и лирических песнях, свадебных и похоронных причитаниях, заговорах. Цельное представление об образе Горя дает также «Повесть о Горе‑Злочастии», написанная в XVII веке неизвестным автором, в которой, однако, изображение этого персонажа основано на традиционном взгляде на Горе.

     В мифопоэтических текстах и представлениях образу Горя близки, а иногда совпадают с ним по значению олицетворения нужды, тоски‑кручины, лиха, бессчастья; подчас же он соотносится и с представлениями о доле и судьбе человека. Правда, если доля, согласно народному мировоззрению, дается человеку при рождении и определяет его судьбу, то Горе может появиться в любой момент и по разным причинам. В сказке о двух братьях, богатом и бедном, герой спрашивает Нужу (Нужду) – аналог Горя, – с каких пор она поселилась в его доме, на что она отвечает: «Да с тех самых пор, как ты с братом разделился». В лирических песнях о женской доле появление Горя связывается с «бабьим житьем», причем четкой границей изменения характера жизни выступает свадьба:

     В воскресеньицо матушка замуж отдала,

     К понедельничку Горе привязалося

     В одной из песен приводится несколько вариантов возможности возникновения Горя в судьбе человека:

     Ишше было‑то бедному хресьянину,

     Ишше горюшко ему да доставалосе.

     «На роду ли мне горё было уписано,

     На делу ли та мне, горё, доставалосе,

     В жеребью ли ты мне, горюшко, повыпало?..»

     В «Повести о Горе‑Злочастии» Горе привязывается к молодцу в наказание за то, что он похваляется своей хорошей жизнью:

     Сам себя молодец восхваливал:

     «Не бывать удачи‑доброму‑молодцу

     Ни в горюшке, ни в кручинушке,

     Ни в нужды мне не быть, ни в печалюшке».

     Со того слова с молодецкого

     Накасалося, навязалося

     К ему горюшко, горе горькое

     Согласно народным представлениям, подобным образом на человека может напасть сглаз или привязаться нечистая сила. В другом случае в повести появление Горя мотивируется непослушанием героя: «Не послушался я наказа отца‑матерня!» И в обоих случаях можно говорить о том, что молодец наказан за нарушение норм поведения, предписанных традицией. В сказках Горе и Нужда садятся на плечи первому, кто их выпускает из заточения в кувшине или под камнем. В сказке «Как богатый барин стал бедным мужиком» это описывается так:

     Мужик горе и нужду в кувшин положил и отнес барину.

     Кувшин! Что это такое? А горе говорит:

     Да это мы тут сидим.

     Кто это вы?

     Горе да нужда.

     Чья?

     – Да чья бы ни была, но к тебе пришли. Нас закрыли, значит, от нас отказались. А вот кто нас открыл, к тому сейчас и пойдем. Тот хозяин наш будет

     Образы Горя и подобных ему могут воплощаться по‑разному. Нередко они наделяются женским обликом или признаками. Так, например, сказочное Лихо предстает в образе высокой худощавой женщины пожилого возраста. В «Повести о Горе‑Злочастии» заглавный персонаж олицетворяется в образе красивой, но беспутной, развратной женщины:

     Выходила бабища курвяжища,

     Турыжная бабища, ярыжная:

     Станом ровна и лицом бела,

     У ней кровь в лицы быдто у заяцы,

     В лицы ягодицы цвету макова.

     В одной из сказок невидимое глазу Горе подпевает хозяину тоненьким голоском, который он принимает за голос жены.

     Если в этих случаях подчеркивается женская природа Горя, сближающая его с традиционными образами персонифицированных болезней, Смерти и подобных, то в других случаях в его внешнем облике отмечаются признаки бедности, нищеты, отличающие человека, находящегося во власти Горя:

     Во отопочках горе во лозовеньких,

     Во оборочках горе во мочальненьких.

     Мочалой горе приопутавши,

     Оно лыком горе опоясавши

     В облике Горя нередко подчеркивается также физический признак худобы:

     Оно тонко, жидко, да пережимисто,

     Лыком‑де горё подпоясалось

     В качестве основной цветовой характеристики Горя обычно выступает эпитет «серый», например в лирической песне: «Ой ты, горе мое, горе, горе серое». С помощью того же цвета Горе противопоставляется радости в поговорке: «Радость красна, горе серо».

     Олицетворение образа Горя иногда создается с помощью приписывания ему человеческих свойств: в сказке Горе подговаривает своего хозяина пойти в кабак, пьет вместе с ним, а на следующий день начинает охать, что у него с похмелья болит голова. Кроме того, Горе все время «лежит на боку», прохлаждается, ничего не делая, или веселится в кабаке, что сближает его с образом ленивой Доли.

     Зачастую образы Горя, Лиха, Нужды наделяются чертами мифологических существ. В сказке «Лихо» заглавный персонаж представлен в виде громадного и тучного великана, который лежит в горнице – «голова на покути, ноги на печке; ложе под ним – людские кости». Само жилище Лиха обнесено частоколом из человечьих костей с черепами. Кроме того, великан – слепой и оказывается людоедом. В сказке, где Лихо предстает перед героями – кузнецом и портным – в образе высокой худой старухи, особенностью ее внешнего облика является наличие лишь одного глаза, и старуха тоже съедает одного из пришедших к ней путников. А кузнец, которого она просит сковать ей второй глаз, совсем ослепляет Лихо, выкалывая единственный глаз. Обе характеристики Лиха – слепота или одноглазость и поедание людей – отличают мифологических персонажей, имеющих хтони‑ческую природу. Лихо также соотносится с образом вечно голодной Смерти, «пожирающей» людей. О хтонической природе Лиха свидетельствует и золотая окраска принадлежащего ему предмета – топорика: убежав от ослепленной старухи, кузнец видит топорик с золотой ручкой, за который он только взялся, как рука пристала к нему. В народных представлениях золото и золотые предметы – это принадлежность подземного мира.

     В жанре лирической песни и в «Повести о Горе‑Злочастии» Горе наделяется такой мифологической характеристикой, как обо‑ротничество: куда бы от него не скрывался герой, Горе преследует его, перевоплощаясь последовательно в черного ворона, серую утицу, сизого орла, ясного сокола, белую лебедь, серого заюшку, горностаюшку. Иногда оно даже принимает облик природной стихии – «буйного ветра». В сказке же «Нужда» Нужа с хозяевами только говорит, а они ее не видят, и на их вопрос: «Отчего ж мы тебя никогда не видали?» – она отвечает: «А я живу невидимкою».

     Связь Горя с потусторонним миром и его хтоническое происхождение очевидны в лирической песне:

     Отчего ты, Горе, зародилося?

     Зародилося Горе от сырой земли,

     Из‑под камешка из‑под серого,

     Из‑под кустышка с‑под ракитова

     Для того чтобы «пристать» к кому‑нибудь, Горе обычно появляется «с‑под белаго с‑под камешка», «с‑под ракитоваго с‑под кустышка», «из‑под мостичку с‑под калинового», разделяющих, согласно мифологическим представлениям, земной и подземный миры.

     Яркая картина появления Горя на белом свете, в полной мере отражающая мифологическое восприятие этого феномена, изображена в похоронном причете известнейшей севернорусской плакальщицы конца XIX века Ирины Федосовой:

     Вы послушайте народ люди добрыи, Как, отколь в мире горе объявилося. Во досюльны времена было годышки, Жили люди во всем мире постатейныи, Оны ду‑друга люди не терзали; Горе людушек во ты поры боялося, Во темны леса от них горе кидалося;

     Но тут было горюшку не местечко: В осине горькой листье расшумелося, Того злое это горе устрашилося; На высоки эты щели горе бросилось, Но и тут было горюшку не местечко: С того щелье кремнисто порастрескалось, Огонь пламя изо гор да объявилося; Уже тут злое горюшко кидалося, В Окиян сине славно оно морюшко, Под колодинку оно там запихалося; Окиян море с того не сволновалось, Вода с песком на дне не помутилась <…> Прошло времечка с того да не со много, В окиян‑море ловцы вдруг пригодилися <…> Изловили тут свежу они рыбоньку <…> Распороли как уловну свежу рыбоньку <…> Были сглонуты ключи да золоченые! <…> В подземельные норы ключ подладился, Где сидело это горюшко великое <…> С подземелья злое горе разом бросилось, Черным вороном в чисто поле слетело <…> Подъедать стало удалых добрых молодцев, Много прибрало семейныих головушек, Овдовило честных, мужних молодыих жен, Обсиротило сиротных малых детушек; Уже так да это горе расплодилося, По чисту полю горюшко катилося, Стужей‑инеем оно да там садилося, Над зеленыим лугом становилося, Частым дождиком оно да рассыпалося; С того мор пошел на силую скотинушку, С того зябель на сдовольны эти хлебушки; Неприятности во добрых пошли людушках.

     Привязываясь к отдельному человеку, Горе доводит его до полной нужды. В песенных жанрах и «Повести о Горе‑Злочастии» избавиться от Горя не представляется возможным: оно надсмехается над героем, понуждает его нарушать общепринятые нормы поведения – бесконечно пить вино, «бить‑грабити». Единственным способом освободиться от него оказывается уход в «сырую землю», то есть смерть, или в монастырь – смерть для мирской жизни. Даже когда герой повести умирает, Горе идет за ним по пятам:

     Молодец от горя винца выкушал

     И с того винца во хворобу слег, –

     За им горе в головах сидит:

     «Ты постой, удача‑добрый‑молодец!

     Тебе от горя не уйтить будет;

     Горя горького вечно не смыкати».

     Молодец от горя переставился, –

     За им горе на погост идет и попов ведет,

     И с ладаном идет и кутью несет:

     «Ты постой, удача‑добрый‑молодец!

     Тебе от горя не уйтить будет;

     Горя горького вечно не смыкати».

     Молодец от горя во сыру землю, –

     За ним горе с лопатам идет.

     Перед ним горе низко кланяется:

     «Ты спасибо, удача‑добрый‑молодец,

     Что носил горе, не кручинился и не печалился!»

     Пошел молодец во сыру землю,

     А горюшко по белу свету

     По вдовушкам и по сиротушкам,

     И по бедным по головушкам.

     Многие черты Горя здесь очень близки образу Смерти: оно, как и Смерть, сидит в головах у заболевшего молодца, идет за гробом с лопатой – атрибутом Смерти. И наконец, оно, как и Смерть, оказывается бессмертным: если умершему молодцу «славу поют», то «Горю слава во век не минуется».

     Птицы Сирин и Алконост. Песнь радости и печали. В. Васецов (1896).

     В похоронных причитаниях для избавления от Горя обращаются к реке, бегущей в синее море, чтобы она унесла и потопила его, брошенное в воду. Но Горе не тонет, а только увеличивается:

     А твое горе не тонется,

     От часу‑то горе копится,

     Великова прибавляется

     Горе не тонет, потому что оно не забыто и потому живо, а живому не место в потустороннем мире.

     В сказках встреча с Лихом может привести героя к потере руки, прилепившейся к золотому топорику, или гибели человека. Сказочное Горе доводит героя до полной нужды, но когда у того не остается вообще ничего, оно показывает клад с золотом, после чего находчивому герою удается все же избавиться от своего вечного попутчика. Он зарывает Горе в яму, где под камнем лежал клад. В другой сказке герою удается запереть Горе в сундуке и зарыть в землю. Подобным образом избавляется от Нужы‑невидимки крестьянин, после того как неожиданно находит клад.

     Он узнает у Нужы, что она ночью спит в кувшине, и, закрыв его, бросает в прорубь.

     Однако Горе, как и близкие ему образы, оказывается спрятанным лишь на время: завистливые люди откапывают сундук и вытаскивают из проруби кувшин в надежде навредить поправившему свои дела герою. Но Горе тут же усаживается на шею своему спасителю. Так оно, лишь пройдет какое‑то время, находит свою очередную жертву.