У ласкова князя Владимира
У солнышка у Сеславьича
Было столованье – почестный пир
На многих князей, бояров
И на всю поляницу богатую,
И на всю дружину на храбрую.
Он всех поит и всех чествует,
Он-де всем-де, князь, поклоняется;
И в полупиру бояре напивалися,
И в полукушаньях наедалися.
-
Подвеска Молвинец 480,00 руб
-
Подвеска с ростками 200,00 руб
-
Гривна c птицами и растительным орнаментом 800,00 руб
-
Славянский оберег в виде календаря 200,00 руб
-
Славянский оберег с засеянным полем 450,00 руб
-
Подвеска Русь 12 век, латунь 600,00 руб
Князь по гриднице похаживат,
Белыми руками помахиват,
И могучими плечами поворачиват,
И сам говорит таковы слова:
«Ой вы гой еси, мои князья и бояре,
Ой ты, вся поляница богатая,
И вся моя дружина храбрая!
Кто бы послужил мне, князю, верой-правдою,
Верой-правдою неизменною?
Кто бы съездил в землю дальнюю,
В землю дальнюю, Поленецкую,
К царю Батуру Батвесову?
Кто бы свез ему дани-пошлины
За те годы за прошлые,
И за те времена – за двенадцать лет?
Кто бы свез сорок телег чиста серебра?
Кто бы свез сорок телег красна золота?
Кто бы свез сорок телег скатна жемчуга?
Кто бы свез сорок сороков ясных соколов?
Кто бы свез сорок сороков черных соболей?
Кто бы свез сорок сороков черных выжлоков?
Кто бы свез сорок сивых жеребцов?»
Тут больший за меньшего хоронится,
Ни от большего, ни от меньшего ответа нет.
Из того только из места из середнего
И со той скамейки белодубовой
Выступал удалой добрый молодец
На свои на ноженьки на резвые,
На те ли на сапожки зелен сафьян,
На те ли каблучки на серебряны,
На те ли гвоздички золочены,
По имени Василий сын Казимерский.
Отошедши Василий поклоняется,
Говорит он таковы слова:
«Ой ты гой еси, наш батюшко Владимир-князь!
Послужу я тебе верой-правдою,
Позаочи-в-очи не изменою;
Я-де съезжу в землю дальнюю,
В дальнюю землю Поленецкую
Ко тому царю Батуру ко Батвесову;
Я свезу твои дани-пошлины
За те годы, годы прошлые,
За те времена – за двенадцать лет.
Я свезу твое золото и серебро,
Я свезу твой скатной жемчуг,
Свезу сорок сороков ясных соколов,
Свезу сорок сороков черных соболей,
Свезу сорок сороков черных выжлоков,
Я свезу сорок сивых жеребцов».
Тут Василий закручинился
И повесил свою буйну голову,
И потупил Василий очи ясные
Во батюшко во кирпищат пол.
Надевал он черну шляпу, вон пошел
Из того из терема высокого.
Выходил он на улицу на широку,
Идет по улице по широкой;
Навстречу ему удалый добрый молодец,
По имени Добрыня Никитич млад.
Пухову шляпу снимал, низко кланялся:
«Здравствуешь, удалый добрый молодец,
По имени Василий сын Казимерский!
Что идешь ты с пиру невеселый?
Не дошло тебе от князя место доброе?
Не дошла ли тебе чара зелена вина?
Или кто тебя, Василий, избесчествовал?
Или ты захвастался куда ехати?»
И тут Василий ровно бык прошел.
Забегат Добрынюшка во второй раз;
Пухову шляпу снимал, низко кланялся:
«Здравствуешь, удалый добрый молодец,
Ты по имени Василий сын Казимерский!
Что идешь ты с пиру невеселый,
И невесел идешь ты, нерадошен?
Не дошло ль те, Василий, место доброе?
Не дошла ль от князя чара зелена вина?
Али ты захвастался, Василий, куда ехати?»
И тут Василий ровно бык прошел.
Забегат Добрынюшка в третий-де раз;
Пухову шляпу снимат, низко кланется:
«Здравствуешь, удалый добрый молодец,
По имени Василий сын Казимерский!
Что ты идешь с пиру невеселый,
Невесел ты идешь с пиру, нерадошен?
Не дошло ль тебе, Василий, место доброе
Не дошла ль тебе чара зелена вина?
Али кто тебя, Василий, избесчествовал?
Али ты захвастался куда ехати?
Я не выдам тебя у дела ратного
И у того часу скоро-смертного!»
И тут Василий возрадуется.
Сохватал Добрыню он в беремячко,
Прижимат Добрынюшку к сердечушку
И сам говорит таковы слова:
«Гой еси, удалой добрый молодец,
По имени Добрыня Никитич млад!
Ты, Добрыня, будь большой мне брат,
А я, Василий, буду меньшой брат:
Я у ласкова князя Владимира
На беседе на почестныя,
На почестныя, на большом пиру
Я захвастался от князя съездити
Во ту во землю во дальнюю
Ко царю Батуру ко Батвесову,
Свезти ему дани-выходы
За те годы – за двенадцать лет:
Свезти туда злато, серебро,
Свезти туда скатный жемчуг,
Свезти сорок сороков ясных соколов,
Свезти сорок сороков черных соболей,
Свезти сорок сороков черных выжлоков,
Свезти сорок сивых жеребцов».
И проговорит Добрыня Никитич млад:
«Не возьмем везти от князя от Владимира,
Не возьмем от него дани-пошлины;
Мы попросим от собаки Батура Батвесова,
Мы попросим от него дани-пошлины».
И тут молодцы побратались,
Воротились назад ко князю Владимиру,
Идут они в палаты белокаменны;
Крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Поклоняются на все стороны:
«Здравствуешь, Владимир-князь,
И со душечкой со княгинею!»
Князьям-боярам на особицу.
И проговорит ласковый Владимир-князь:
«Добро пожаловать, удалы добры молодцы,
Ты, Василий сын Казимерский,
Со Добрынюшкой со Никитичем!
За один бы стол хлеб-соль кушати!»
Наливает князь чары зелена вина,
Не малы чары – в полтора ведра,
Подает удалым добрым молодцам
Принимают молодцы единой рукой,
Выпивают чары единым духом,
И садятся на скамеечки дубовые,
Сами говорят таковы слова:
«Гой еси, ласковый Владимир-князь!
Не желаем мы везти от тебя дани-пошлины;
Мы желаем взять от Батура от Батвесова,
Привезти от него дани пошлины
Ласкову князю Владимиру.
И садись ты, ласковый Владимир-князь,
Садись ты за дубовый стол,
И пиши ты ярлыки скорописчаты:
«Дай ты мне, собака, дани-пошлины
За те годы за прошлые,
И за те времена – за двенадцать лет,
И дай ты нам злата-серебра,
И дай ты нам скатна жемчуга,
И дай ты нам ясных соколов,
И дай ты нам черных соболей,
И дай ты нам черных выжлоков,
И дай ты нам сивых жеребцов».
Подает ласковый Владимир-князь
Удалым молодцам ярлыки скорописчаты;
И берет Василий Казимерский.
И кладет ярлыки во карманчики;
И встают молодцы на резвы ноги,
Сами говорят таковы слова:
«Благослови нас, ласковый Владимир-князь,
Нам съездить в землю Поленецкую»
И выходили молодцы на красно крыльцо,
Засвистали молодцы по-соловьиному,
Заревели молодцы по-звериному.
Как из далеча, далеча, из чиста поля
Два коня бегут, да два могучие
Со всею сбруею богатырскою.
Брали молодцы коней за шелков повод
И вставали в стременушки гольяшные,
И садились во седелышки черкасские.
Только от князя и видели,
Как удалы молодцы садилися,
Не видали, куда уехали:
Первый скок нашли за три версты,
Другой скок нашли за двенадцать верст,
Третий скок не могли найти.
Подбегают они в землю дальнюю,
В землю дальнюю, Поленецкую,
Ко тому царю Батуру ко Батвесову,
Ко тому ко терему высокому.
Становилися на улицу на широку,
Скоро скакивали со добрых коней;
Ни к чему коней не привязывали,
Никому коней не приказывали,
Не спрашивали они у ворот приворотников,
Не спрашивали они у дверей придверников,
Отворяли они двери на пяту,
Заходили во палату белокаменну;
Богу молодцы не молятся,
Собаке Батуру не кланяются,
Сами говорят таковы слова:
«Здравствуешь, собака, царь Батур!
Привезли мы тебе дани-пошлины
От ласкова князя Владимира».
И вынимат Василий Казимерский,
Вынимат ярлыки скорописчаты
Из того карману шелкового
И кладет на дубовый стол:
«Получай, собака, дани-пошлины
От ласкова князя Владимира».
Распечатывал собака Батур Батвесов,
Распечатывал ярлыки скорописчаты,
А сам говорил таковы слова:
«Гой еси, Василий сын Казимерский,
Отсель тебе не уехати!»
Отвечат Василий сын Казимерский:
«Я надеюсь на Мати чудную Пресвятую Богородицу,
Надеюсь на родимого на брателка,
На того ли братца на названого,
На Добрыню ли на Никитича».
Говорит собака Батур таковы слова:
«Поиграем-те-ко, добры молодцы, костью-картами!»
Проговорит Василий сын Казимерский:
«Таковой игры я у те не знал здесь,
И таковых людей из Киева не брал я».
И стал Батур играть костью-картами
Со младым Добрынею Никитичем.
Первый раз собака не мог обыграть,
Обыграл Добрыня Никитич млад.
И второй раз собака не мог обыграть,
Обыграл его Добрыня Никитич млад.
И в третий раз собака не мог обыграть,
Обыграл его Добрыня Никитич млад.
Тут собаке за беду стало,
Говорит Батур, собака, таковы слова:
«Что отсель тебе, Василий, не уехати!»
Проговорит Василий сын Казимерский:
«Я надеюся на Мати Пресвятую Богородицу
Да надеюсь на родимого на брателка,
На того на братца названого,
На того Добрыню Никитича!»
Говорит собака таковы слова:
«Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
Станем мы стрелять за три версты,
За три версты пятисотные,
В тот сырой дуб кряковистый,
Попадать в колечко золоченое».
И проговорит Василий сын Казимерский:
«А такой стрельбы я у тебя не знал,
И таковых людей не брал из Киева».
Выходил собака на красно крыльцо,
Зычал-кричал зычным голосом:
«Гой еси вы, слуги мои верные!
Несите мне-ка тугой лук
И несите калену стрелу!»
Его тугой лук несут девять татаринов,
Калену стрелу несут шесть татаринов.
Берет собака свой тугой лук
И берет калену стрелу;
Натягает собака свой тугой лук
И кладет стрелу на тетивочку;
И стреляет он за три версты,
За три версты пятисотные.
Первый раз стрелил – не дострелил,
Второй раз стрелил – перестрелил,
Третий раз стрелил – не мог попасть.
И подает свои тугой лук Добрынюшке,
Добрынюшке Никитичу,
И подает калену стрелу.
Стал натягивать Добрыня тугой лук,
И заревел тугой лук, как лютые звери,
И переламывал Добрыня тугой лук надвое.
И бросил он тугой лук о сыру землю,
Направлял он калену стрелу наперед жалом,
И бросал он стрелу за три версты,
За три версты пятисотные,
И попадал в сырой дуб кряковистый,
В то колечко золочено:
Разлетался сырой дуб на драночки.
И тут собаке за беду стало,
За великую досаду показалося;
Говорит собака таковы слова:
«Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
Что отсель тебе не уехати!»
Проговорит Василий сын Казимерский:
«Я надеюсь на Пречистую Богородицу
Да надеюсь на родимого на брателка,
Да на того братца названого,
На того Добрыню Никитича».
Проговорит собака царь Батур:
«Да нельзя ли с вами, молодцы, побороться?»
Проговорит Василий сын Казимерский;
«Я такой борьбы, собака, не знавывал,
Таковых людей не брал из Киева».
И тут собаке за беду стало:
Он кричал, зычал, собака, зычным голосом,
Набежало татар и силы-сметы нет.
И выходил Добрыня на улицу на широку,
И стал он по улочке похаживать.
Схватились за Добрыню три татарина:
Он первого татарина взял – разорвал,
Другого татарина взял – растоптал,
А третьего татарина взял за ноги,
Стал он по силе похаживать,
Зачал белыми руками помахивать,
Зачал татар поколачивать:
В одну сторону идет – делат улицу,
Вбок повернет – переулочек.
Стоял Василий на красном крыльце,
Не попало Василью палицы боевыя,
Не попало Василью сабли вострыя,
Не попало ему копья мурзамецкого —
Попала ему ось белодубова,
Ось белодубова семи сажен;
Сохватал он ось белодубову,
Зачал он по силе похаживать
И зачал татар поколачивать.
Тут собака испужается,
По подлавке наваляется;
Выбегал собака на красно крыльцо,
Зычал, кричал зычным голосом:
«Гой еси, удалы добры молодцы!
Вы оставьте мне хоть на приплод татар,
Вы оставьте мне татар хоть на племена!»
Тут его голосу молодцы не слушают.
Зычит, кричит собака зычным голосом:
«Я отдам ласкову князю Владимиру,
Отдам ему дани и пошлины
За те годы за прошлые,
За те времена – за двенадцать лет,
Отдам сорок телег красна золота,
Отдам сорок телег скатна жемчуга,
Отдам сорок телег чиста серебра,
Отдам сорок сороков ясных соколов,
Отдам сорок сороков черных соболей,
Отдам сорок сороков черных выжлоков,
Отдам сорок сивых жеребцов».
Тут его молодцы послушались,
Бросали худой бой о сыру землю;
Идут они ко высоку нову терему,
Выдает им собака дани-пошлины,
Насыпает тележки златокованые,
Отправляет в стольный Киев-град
Ко ласкову князю Владимиру,
И ко солнышку ко Сеславьеву.
Тут садились добры молодцы на добрых коней,
Вставали в стременышки гольяшные
И садились в седелышки черкасские.
И поехали молодцы в свою сторону,
Ко ласкову князю Владимиру.
Едут ко высоку нову терему,
Становятся на улицу на широку;
Воходят во палату белокаменну,
Крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому:
«Здравствуешь, ласковый Владимир-князь!» —
«Добро жаловать, удалы добры молодцы!»
Он садит их на скамейки на дубовые,
Наливает чары зелена вина,
Не малые чары – в полтора ведра,
Подает удалым добрым молодцам.
Принимают добры молодцы единой рукой,
Выпивают добры молодцы единым духом.
На резвы ноги стают, низко кланяются.
«Ой ты гой еси, ласковый Владимир-князь,
Привезли мы тебе дани-пошлины,
От собаки Батура Батвесова!»
Кланяется им ласковый Владимир-князь,
Кланяется до сырой земли:
«Спасибо вам, удалы добры молодцы,
Послужили вы мне верой-правдою,
Верой-правдою неизменною!»
A �<p� W:lass=MsoPlainText>
Уж ты что же нынь едешь да не по-старому,
Да и конь-то бежит не по-прежному?
Повеся ты дёржишь да буйну голову,
Потопя ты дёржишь да очи ясные,
Потопя ты их держишь да в мать сыру землю».
Говорит-то Сокольник да таковы речи:
«Уж я был же нынь-нынче да во чистом поли,
Уж я видел стару коровушку базыкову,
Он тебя зовет… меня…»
Говорит-то старуха да таковы речи:
«Не пустым-де старой да похваляется, -
Да съезжались мы с ним да на чистом поли,
Да и сила на силу прилучилася,
Да не ранились мы да не кровавились,
Сотворили мы с ним любовь телесную,
Да телесную любовь, да мы сердечную,
Да и тут мы ведь, чадо, тебя прижили».
А и тут-де Сокольнику за беду стало,
За великую досаду показалося,
Да хватил он матушку за черны кудри,
Да и вызнял он ей выше могучих плеч,
Опустил он ей да о кирпищат пол,
Да и тут-де старухе да смерть случилася.
У поганого сердцё-то заплывчиво,
Да заплывчиво сердцё-то разрывчиво,
Да подумал он думу да промежду собой,
Да сказал он нынь слово да нынче сам себе:
«Да убил я топеря да родну матушку,
Да убью я поеду да стара казака,
Он спит нынь с устатку да нонь с великого».
Да поехал Сокольник в стольно-Киев-град,
Не пиваючись он да не едаючись,
Не сыпал-де он нынче плотного сну;
Да разорвана лата да нынь булатная,
Да цветно его платьё да всё истрёпано.
Приворачивал он на заставу караульную —
Никого тут на заставе не случилося,
Не случилося-де нынь, не пригодилося,
Да и спит-то один старой во белом шатру,
Да храпит-то старой, как порог шумит;
Да соскакивал Сокольник да со добра коня,
Да заскакивал Сокольник да нынь во бел шатер,
Да хватал он копейцё да бурзамецкое,
Да и ткнул он старому да во белы груди;
По старому-то по счастью да по великому
Пригодился ле тут да золот чуден крест, -
По насадки копейцо да извихнулося;
Да и тут-де старой да пробуждается,
От великого сну да просыпается,
Да скакал-де старой тут на резвы ноги,
Да хватал он Сокольника за черны кудри,
Да и вызнял его выше могучих плеч,
Опустил он его да о кирпищат пол,
Да и тут-де Сокольнику смерть случилася;
Да и вытащил старой его вон на улицу,
Да и руки и ноги его он оторвал,
Россвистал он его да по чисту полю,
Да и тулово связал да ко добру коню,
Да сорокам, воронам да на расклёваньё,
Да серым-де волкам да на растарзаньё.
��E �,� W:p>
Кормит их и поит да к жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старыи казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, мой крестный батюшка,
Ай Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее.
Вы седлайте-тко добрых коней,
И садитесь-тко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко во чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град;
И постойте вы за церквы-ты за Божие,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Опраксой-королевичной».
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же крестничек ты мой любимыий,
Старыи казак да Илья Муромец!
А й не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град;
Да не будем мы стоять за матушки Божьи церквы,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Опраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей, бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
А й тут старыи казак да Илья Муромец
Он как видит, что дело ему не по-люби,
А й выходит-то Илья да со бела шатра,
Приходил к добру коню да богатырскому,
Брал его за поводы шелковые,
Отводил от полотна от белого,
А от той пшены от белояровой;
Да садился Илья на добра коня,
То он ехал по раздольицу чисту полю,
И подъехал он ко войскам ко татарскиим.
Не ясен сокол да напущает на гусей, на лебедей
Да на малых перелетныих на серых утушек,
Напущает-то богатырь святорусскии
А на тую ли на силу на татарскую.
Он спустил коня да богатырского
Да поехал ли по той по силушке татарскоей,
Стал он силушку конем топтать,
Стал конем топтать, копьем колоть,
Стал он бить ту силушку великую,
А он силу бьет – будто траву косит.
Его добрый конь да богатырскии
Испровещился языком человеческим:
«Ай же славный богатырь святорусскии!
Хоть ты наступил на силу на великую,
Не побить тебе той силушки великии:
Нагнано у собаки царя Калина,
Нагнано той силы много множество,
И у него есте сильные богатыри,
Поляницы есте да удалые.
У него, собаки царя Калина,
Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокие
Да во славноем раздольице чистом поле.
Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,
Будешь бить-то силу ту великую,
Как просядем мы в подкопы во глубокие,
Так из первыих подкопов я повыскочу,
Да тебя оттуль-то я повыздыну;
Как просядем мы в подкопы-то во другие,
И оттуль-то я повыскочу,
И тебя оттуль-то я повыздыну;
Еще в третьии подкопы во глубокие,
А ведь тут-то я повыскочу,
Да оттуль тебя-то не повыздыну,
Ты останешься в подкопах во глубокиих».
А й ще старыи казак да Илья Муромец,
Ему дело то ведь не слюбилося,
И берет он плетку шелкову в белы руки,
А он бьет коня да по крутым ребрам,
Говорил он коню таковы слова:
«Ай же ты, собачище изменное!
Я тебя кормлю-пою да и улаживаю,
А ты хочешь меня оставить во чистом поли,
Да во тых подкопах во глубокиих!»
И поехал Илья по раздольицу чисту полю,
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит, -
У Ильи-то сила не уменьшится.
Й он просел в подкопы во глубокие,
Его добрый конь оттуль повыскочил,
Он повыскочил, Илью оттуль повыздынул.
Й он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю,
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть;
И он бьет-то силу, как траву косит, -
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья, не старится.
Й он просел с конем да богатырскиим,
Й он попал в подкопы-ты во другие;
Его добрый конь оттуль повыскочил
Да Илью оттуль повыздынул.
Й он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю,
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть;
Й он бьет-то силу, как траву косит, -
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья, не старится.
Й он попал в подкопы-ты во третьии,
Он просел с конем в подкопы-ты глубокие;
Его добрый конь да богатырскии
Еще с третьиих подкопов он повыскочил,
Да оттуль Ильи он не повыздынул,
Сголзанул Илья да со добра коня,
Й оставался он в подкопе во глубокоем.
Да пришли татара-ты поганые,
Да хотели захватить они добра коня;
Его конь-то богатырскии
Не сдался им во белы руки,
Убежал-то добрый конь да во чисто поле.
Тут пришли татара-ты поганые
А нападали на старого казака Илью Муромца,
А й сковали ему ножки резвые,
И связали ему ручки белые.
Говорили-то татары таковы слова:
«Отрубить ему да буйную головушку!»
Говорят ины татара таковы слова:
«Ай не надо рубить ему буйной головы,
Мы сведем Илью к собаке царю Калину,
Что он хочет, то над ним да сделает».
Повели Илью да по чисту полю
А ко тым палаткам полотняныим,
Приводили ко палатке полотняноей,
Привели его к собаке царю Калину,
Становили супротив собаки царя Калина.
Говорили татара таковы слова:
«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!
Захватили мы старого казака Илью Муромца
Да во тых-то во подкопах во глубокиих
И привели к тебе, к собаке царю Калину;
Что ты знаешь, то над ним и делаешь».
Тут собака Калин-царь говорил Илье
да таковы слова: «Ай ты, старыи казак да Илья Муромец!
Молодой щенок да напустил на силу на великую,
Тебе где-то одному побить моя сила великая!
Вы раскуйте-тко Илье да ножки резвые,
Развяжите-тко Илье да ручки белые».
И расковали ему ножки резвые,
Развязали ему ручки белые.
Говорил собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же старыи казак да Илья Муромец!
Да садись-ка ты со мной а за единый стол,
Ешь-ка ествушку мою сахарную
Да и пей-ка мои питьица медвяные,
И одежь-ка ты мою одежу драгоценную
И держи-тко мою золоту казну,
Золоту казну держи по надобью;
Не служи-тко ты князю Владимиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину».
Говорил Илья да таковы слова:
«А й не сяду я с тобой да за единый стол,
Не буду есть твоих ествушек сахарныих,
Не буду пить твоих питьицев медвяныих,
Не буду носить твоей одежи драгоценныи,
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тебе, собаке царю Калину,
Еще буду служить я за веру, за отечество,
А и буду стоить за стольный Киев-град,
А буду стоять за церквы за Господние,
А буду стоять за князя за Владимира
И со той Опраксой-королевичной».
Тут старой казак да Илья Муромец
Он выходит со палатки полотняноей
Да ушел в раздольице в чисто поле.
Да теснить стали его татара-ты поганые,
Хотят обневолить они старого казака
Илью Муромца.
А у старого казака Ильи Муромца
При себе да не случилось-то доспехов крепкиих,
Нечем-то ему с татарами да попротивиться.
Старыи казак да Илья Муромец
Видит он дело немалое;
Да схватил татарина он за ноги,
Тако стал татарином помахивать,
Стал он бить татар татарином,
И от него татара стали бегати,
И прошел он скрозь всю силушку татарскую,
Вышел он в раздольице чисто поле,
Да он бросил-то татарина да в сторону,
То идет он по раздольицу чисту полю.
При себе-то нет коня да богатырского,
При себе-то нет доспехов крепкиих.
Засвистал в свисток Илья он богатырскии,
Услыхал его добрый конь да во чистом поле,
Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.
Еще старыи казак да Илья Муромец
Как садился он да на добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю,
Выскочил он да на гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную он сторону:
А й под той ли под восточной под сторонушкой,
А й у тых ли у шатров у белыих
Стоят добры кони богатырские.
А тут старый-от казак да Илья Муромец
Опустился он да со добра коня,
Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,
Натянул тетивочку шелковеньку,
Наложил он стрелочку каленую,
И он спущал ту стрелочку во бел шатер,
Говорил Илья да таковы слова:
«А лети-тко, стрелочка каленая,
А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,
Да сыми-тко крышу со бела шатра,
Да пади-тко, стрелка, на белы груди
К моему ко батюшке ко крестному
И проголзни-тко по груди ты по белыи,
Сделай-ка ты сцапину да маленьку,
Маленькую сцапинку да невеликую,
Он и спит там, прохлажается,
А мне здесь-то одному да мало можется».
Й он спустил как эту тетивочку шелковую,
Да спустил он эту стрелочку каленую.
Да просвистнула как эта стрелочка каленая
Да во тот во славныи во бел шатер,
Она сняла крышу со бела шатра,
Пала она, стрелочка, на белы груди
Ко тому ли-то Самсону ко Самойловичу,
По белой груди ведь стрелочка проголзнула,
Сделала она да сцапинку-то маленьку.
А и тут славныи богатырь святорусскии,
А й Самсон-то ведь Самойлович,
Пробудился-то Самсон от крепка сна,
Пораскинул свои очи ясные;
Да как снята крыша со бела шатра,
Пролетела стрелка по белой груди,
Она сцапиночку сделала да на белой груди,
Й он скорешенько стал на резвы ноги,
Говорит Самсон да таковы слова:
«Ай же славные мои богатыри вы святорусские!
Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,
Да садитесь-тко вы на добрых коней.
Мне от крестничка да от любимого
Прилетели-то подарочки да не любимые:
Долетела стрелочка каленая
Через мой-то славный бел шатер,
Она крышу сняла ведь да со бела шатра,
Да проголзнула-то стрелка по белой груди,
Она сцапинку-то дала по белой груди,
Только малу сцапинку-то дала, не великую;
Погодился мне, Самсону, крест на вороте,
Крест на вороте шести пудов;
Есть бы не был крест да на моей груди,
Оторвала бы мне буйну голову».
Тут богатыри все святорусские
Скоро ведь седлали да добрых коней,
И садились молодцы да на добрых коней
И поехали раздольицем чистым полем
Ко тому ко городу ко Киеву,
Ко тым они силам ко татарскиим.
А со той горы да со высокии
Усмотрел ли старыи казак да Илья Муромец, -
А то едут ведь богатыри чистым полем,
А то едут ведь да на добрых конях.
И спустился он с горы высокии,
И подъехал он к богатырям ко святорусскиим;
Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.
И приехали они ко силушке татарскоей,
Припустили коней богатырскиих,
Стали бить-то силушку татарскую,
Притоптали тут всю силушку великую
И приехали к палатке полотняноей;
А сидит собака Калин-царь в палатке полотняноей.
Говорят-то как богатыри да святорусские:
«А срубить-то буйную головушку А тому собаке царю Калину».
Говорил старой казак да Илья Муромец:
«А почто рубить ему да буйная головушка?
Мы свеземте-тко его во стольный Киев-град,
Да й ко славному ко князю ко Владимиру».
Привезли его, собаку царя Калина,
А во тот во славный Киев-град,
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
Привели его в палату белокаменну,
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
То Владимир-князь да стольнокиевский
Он берет собаку за белы руки
И садил его за столики дубовые,
Кормил его ествушкой сахарнею
Да поил-то питьицем медвяныим.
Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же ты, Владимир-князь да стольнокиевский!
Не сруби-тко мне да буйной головы.
Мы напишем промеж собой записи великие:
Буду тебе платить дани век и по веку
А тебе-то, князю я Владимиру!»
А тут той старинке и славу поют, А по тыих мест старинка и покончилась.